На столах, стоявших рядами во всю длину зала, среди расцвеченных глиняных чаш, медных блюд, сосудов со снегом, груд винограда, горели светильники, возвышаясь подобно пылающим кустам; но красноватый свет их огней постепенно терялся в высоких сводах; словно звезды ночью сквозь ветви дерев, сверкали яркие огненные точки. Через широкий пролет выхода видны были факелы на террасах домов. Антипа угощал своих друзей, народ, всех, кто явился на празднество.

Проворные рабы в войлочных сандалиях сновали быстрее псов, разнося подносы.

Проконсульский стол занимал место на помосте из сикомора, под золочеными хорами. Вавилонские ковры замыкали его со всех сторон наподобие шатра.

Три ложа из слоновой кости, одно посредине и два по бокам, предназначались для Вителлия, его сына и Антипы. Проконсул возлежал по левую руку, около двери, Авл — по правую, тетрарх — посредине.

На нем была тяжелая черная мантия, ткань которой исчезала под цветным шитьем. Щеки тетрарха были нарумянены, борода расчесана веером, волосы, стянутые диадемой из драгоценных каменьев, посыпаны лазоревого цвета порошком. Вителлий, как всегда, носил пурпуровую перевязь, надетую через плечо на тогу из льняной ткани. У Авла были завязаны за спиной рукава фиолетовой шелковой одежды, затканной серебром. Его завитые спиралью локоны спускались ступенями, сапфировое ожерелье сверкало на груди, полной и белой, как у женщины. Возле него, на циновке, скрестив ноги, сидел ребенок замечательной красоты; улыбка не сходила с его лица. Авл увидел мальчика на кухне и не мог более без него обойтись; ему трудно было запомнить халдейское имя, поэтому он называл его просто Азиатом. Время от времени Авл ложился навзничь на ложе, — тогда голые ноги его высились над всем собранием.

По одну сторону находились священнослужители и военачальники Антипы, жители Иерусалима, знать греческих городов. А рядом с проконсулом, ниже его,

— Маркел с мытарями, друзья тетрарха, важные лица из Каны, Птолемаиды, Иерихона [34] ; затем, вперемешку, горцы с Ливана и старые воины Ирода: двенадцать фракийцев, галл, два германца, охотники на газелей, идумейские пастухи, султан из Пальмиры, эзионгаберские моряки. Перед каждым лежала лепешка из мякиша, чтобы вытирать пальцы, и руки протягивались, как шеи грифов, за оливками, фисташками, миндалем. Все были увенчаны цветами, лица сияли.

Фарисеи не захотели надеть венки, считая непристойным этот римский обычай. Они содрогнулись, когда их окропили ладаном и гальбаном, — смесью, предназначенной для священных обрядов в Храме.

Авл натер ею под мышками, и Антипа пообещал ему целый груз этого благовония и еще три корзины того натурального бальзама, из-за которого Клеопатра [35] так жаждала овладеть Палестиной.

Один из вновь прибывших начальников тивериадского гарнизона стал позади Антипы, чтобы известить его о необычайных происшествиях. Но внимание тетрарха было занято проконсулом и тем, что говорилось за соседними столами.

Там речь шла об Иоканане и о таких же, как он, людях. Симеон из Гитои [36] очищал от грехов огнем. Некий Иисус…

— Этот еще хуже других! — воскликнул Элеазар. — Гнусный фигляр!

За спиной тетрарха поднялся человек, бледный, как кайма его хламиды. Он спустился с помоста и, обращаясь к фарисеям, крикнул:

— Ложь! Иисус творит чудеса!

Антипа пожелал это увидеть.

— Тебе следовало его привести! Расскажи о нем.

И человек, назвавшийся Иаковом, сообщил, что его дочь была больна; он отправился в Капернаум слезно просить Учителя исцелить ее. Учитель ответил: «Вернись в дом свой, она исцелилась!» И он встретил ее на пороге; когда она встала с ложа своего, гномон [37] во дворце указывал третий час — время его беседы с Иисусом.

Разумеется, возразили фарисеи, существуют разные поверья, целебные травы! В самом Махэрузе не раз находили корень баарас, от которого человек становится неуязвимым; но исцелить, не видя и не коснувшись больного, — вещь немыслимая! Если только Иисус не прибегнул к помощи злых духов.

И друзья Антипы, галилейская знать, твердили, качая головой: «Конечно, злых духов!»

Иаков, стоявший между их столом и столом священнослужителей, молчал с надменной кротостью.

Они понуждали его говорить:

— Докажи нам его могущество!

Он склонился и тихим голосом, медленно, точно пугаясь собственных слов, сказал:

— Разве не знаете вы, что он — мессия?

Священнослужители переглянулись, а Вителлий потребовал, чтобы ему объяснили значение этого слова. Толмач не сразу ответил.

Так называют иудеи освободителя, который принесет им все блага, а также господство над всеми народами. Некоторые даже утверждают, что нужно ждать двух освободителей. Одного победят Гог и Магог [38] , демоны севера, но другой уничтожит Сатану. И вот они веками ждут пришествия мессии.

Священнослужители посовещались, и с речью выступил Элеазар.

Прежде всего мессия должен быть сыном Давида, а не какого-то плотника. Он утвердит законы. Этот же назарянин [39] преступает их, — и в качестве наиболее веского довода Элеазар указал на то, что мессии должно предшествовать явление Илии.

— Но ведь Илия уже явился! — возразил Иаков.

— Илия! Илия! — повторила толпа по всему залу. Всем мысленно представился старец и стая воронов над ним, огонь небесный, сжигающий алтарь, жрецы-идолопоклонники, низвергнутые в бурлящий поток. А женщины на хорах вспоминали сарептскую вдовицу [40] .

Иаков неустанно повторял, что знает его. Он видел его! И народ его видел!

— Имя его?

Тогда он закричал изо всех сил:

— Иоканан!

Антипа откинулся назад, точно пораженный в самое сердце. Саддукеи бросились на Иакова. Элеазар продолжал ораторствовать, чтобы привлечь к себе внимание.

Когда снова водворилась тишина, он накинул свой плащ и, как судья, стал задавать вопросы:

— Коль скоро пророк умер…

Ропот прервал его слова. Считали, что Илия только исчез. Элеазар гневно прикрикнул на толпу, продолжая допрос:

— Ты полагаешь, что он воскрес?

— Почему бы и не так? — сказал Иаков.

Саддукеи пожимали плечами. Ионатан, тараща маленькие глазки, старался смеяться, словно он был шутом. Что может быть глупее притязания тела на бессмертие! И он продекламировал, нарочно, для проконсула, стих современного поэта: Nec crescit, пес post mortem durare videtur…» («Ни расти, ни продолжать существование после смерти не могут» (латинский)) Между тем Авл, позеленев, с выступившим на лбу холодным потом, схватился руками за живот и перегнулся через край триклиния.

Саддукеи сделали вид, будто чрезвычайно этим обеспокоены, — на другой же день им было предоставлено право жертвоприношения. Антипа обнаруживал отчаяние. Вителлий оставался безучастным; тем не менее тревога его была сильна, — с утратой сына рушилось все его благополучие.

Не успела еще прекратиться у Авла вызванная им самим рвота, как он снова хотел приняться за еду.

— Пусть мне подадут мраморный порошок, наксосский сланец, морской воды, чего-нибудь! Не принять ли мне ванну?

Он стал с жадностью глотать снег, затем, после некоторого колебания, взять ли ему коммагенский паштет или розовых дроздов, остановил свой выбор на тыкве с медом. Азиат не спускал с него глаз; этот человек, с такой легкостью поглощавший столько пищи, казался ему каким-то высшим существом, почти чудом.

Подали бычьи почки, белок, соловьев, рубленое мясо в виноградных листьях. А священнослужители спорили по поводу воскресения из мертвых. Аммоний, ученик платоника Филона [41] , считал их глупцами и сообщил свое мнение грекам, издевавшимся над пророчествами. Маркел и Иаков приблизились друг к другу. Маркел рассказывал, какое блаженство он испытал от таинств Митры [42] , а Иаков стал убеждать его последовать Иисусу. Вино пальмовое и тамарисковое, сафетские и библосские вина лились из амфор в кубки, из кубков в чаши, из чаш — в глотки. Языки развязались, гости изливали друг другу свои души. Иасим, невзирая на то что был евреем, уже не скрывал своего поклонения планетам. Купец из Афаки привел в изумление кочевников, расписав им чудеса храма в Гиераполисе, и они даже полюбопытствовали, во что обойдется им паломничество. Другие держались веры отцов. Один германец, полуслепой, пел гимн во славу того мыса в Скандинавии, где являют свой лик лучезарные боги. А жители Сихема не прикоснулись к жареным голубям из почтительности к священной горлице Азиме [43] .